Волею вольной ведомо мне чуточку больше вашего, о причинах этого не надо расспрашивать. Все необходимое для изучения концепции Пути и Ордена описано будет, изложено по порядку следования моей тени по землице с тех пор, как попал в Метоборею.
Не повредившему папоротники, представляется холмистая долина, облачная, но без дождя. Сквозь рубенсовские тучки, закрученные в руны, лучи прибивают до дна тернистого ручья, волочащегося по всем возможным изгибам, питающего всю зелень, коренья, а десяток лет назад и меня. Питающим слабость к световым клинкам высотой до небес это место показалось бы каноничным раем, но рассказ двигается вперед, траву проминая, и наблюдая за желтыми копьями, проворачивающимися в теле земли, берущими начало меж хлопьями облаков, бросающими контрастные тени, не найти мне отныне столь сказочного пути, с той же изворотливостью затеи.
Вересковые кусты на воспитанно растущей траве сменяются бурьяном, дымкой вдалеке. Необъяснимый, да оно и не нужно, феномен, смены вечера на сумерки при ходьбе дополняет легкий ветер, почти что морской, у себя на уме. С трудом пробираться придется, сквозь подрастающие заросли трав. Послышался звон приглушенный? Да, это голос, ты прав. Голос местных хозяев, почвы, природы! Его ты услышишь не раз. Здесь жизнью полнится воздух. Повторяется первобытный глас. Диковинных видов духи или все же существа, не больше ладони, не старше Плутона, решают свои дела. Царственно, не подобающе статусу, местные звонят о своем. Запасы пыльцы, урожая обряд, беседы с местным угрем. Тут стоит сказать, что первый тот раз, что я услыхал о нем, дал веский повод подумать, что я в уме, но не своем.
В высокой траве слева.. еще левей.. отозвался на флейточный звук. Адресован он был мне, адресантом был хиленький краб. Одетый в дорогой костюм, смущающий меня до сих пор, тот повторил, на своем, «Амиго, ун поисон, вперед?». Мне как носителю всего одного мертвого языка, эти слова ничего не сказали, нахмурив дуги над глазами, краб снова вышел на словесное татами. «Эй, милый, ты не местный? Говоришь на Эллинейском? Подскажи, коль видел ты, угря скрытые ходы. Я ищу Морскую Топь. Озерце с водой соленой. Там живет моя любовь, не жених я что ли?». Не нашелся мой ответ. Видел угря или нет? Мог смотреть, и мог не видеть. Зверя все мне не развидеть. Продолжал экспозицию краб «В этом месте никто законов не раб. Центром места уж сотни веков был Макгаффин, кто он таков? Удивительный, вообщем, предмет. Он вроде как есть, но его как бы нет. Три плато перед ним лежат, их по три яруса делят. Коли хочешь взглянуть ты на чудо, помогу, но услуга за услугу». Стоило ли верить крабу, решать не мне, закидываю жениха на плечо и иду дальше, себе на уме. Мириады зеркал наблюдая в отражениях росы, видя последний свет над кончиками травы. Пробираясь, на ощупь вглубь зарослей, до чесотки раздираю икры, не жалуясь.
Отогнув наугад пучек жесткой травы, обнаружил в ее окружении водоем средних размеров, краб цокнул клешней мне по губе. «Тут мой друг, случится венчание. Вон лягушка в плаще, в окружении птиц. Из воды поднимется угорь и устроит предсвадебный блиц. Погоди. Не торопись. Кажется крабик сглупил. Неужели хочу закончить одинокую жизнь, если вглубь Метабореи не ходил? Коли выполнил мою просьбу, хоть не до конца, хоть не по своей вине, поворачивай ты вбок, да, еще немного правей. Угорь этого плато страж, всем заведует, все бдит. Раз решился сбежать от невесты, нехорошее это место, чтобы в нем оставаться, дружок. Вон за бурьяном темнеет лесок. То — тоннель, что ведет в Метаборею. Там Макгаффин и чудные звери. Много тайн, над которыми главный Магистр. В целом есть, где повеселиться».
И удивительное место бюрократию развело. Да еще непонятно какую, с костюмами и чем там еще? С процессиями перенятыми от неких древних богов, с союзниками влиятельными в виде невидимых сов, геометрией красочной, мимикрировавшей под пейзаж. В месте, где у каждого яруса есть хоть скрытый, но страж.
Так или иначе жениться краб не хотел. Может к возлюбленной охладел, или хотел отправится в приключение. Что ж, на его совести решение. Пассажир то он, кажется, веселый, не надежный, но плевый. Глядишь и расскажет какую забаву, что придется по нраву.
Второй раз наблюдать путнику случится, как солнце то встает, то садится. Далеко за спиною водица. Расступается перед глазами человека и краба с усами, диковинных деревьев стена, высотой сопоставимой с небольшими горами, предвкушающая чудеса, в мегаполисе не случающихся никогда.
Как на картинке, не забыть, окно сквозь ветви отделяющее нас, он привычных природных ресурсов, демонстрирует жалкость фраз. Натурам впечатлительным знаком съедобный свет, что в воздухе завис. Блестящая пудра витает в воздухе. За деревом притаился лис. Многообразие форм деревьев, желтизна от пробивающихся вниз лучей, карамельный налет не древних растениях, с кадуцея уползший змей.
Вхожу предвкушая в итоге, что пойду за своим давнишнем питомцем. По той же дороге. В поисках неизвестно чего, да неведомо где, наблюдая треугольные круги на воде, изучая себя, познавая вселенную, порабощая сторону натуры ленную.
Повторюсь, ничего я не знал и не знаю, о причинах и предпосылках, приведших меня в Метаборею на плече с крабом-лингвистом. Был обычным скупщиком безделушек, что уж, им и остался. Однако, радуюсь тому, что довелось в тех краях мне скитаться. Ибо нетривиальных способностей приобрел. Ленту Мебиуса как-бы прошел. С подачи местного таинства, стали понятны паттерны, что славятся своей силой в учениях и религиях, изучаются сектами и отдельными лицами, формируя мироощущение, но однобокое, тем не менее.
В непонятках касательно времени, по причине до боли простой, связанной с фрагментарным освещением и переменчивой Луной, наблюдатель видит сцены прямо из снов, одну за другой. «Фахакалы скребутся неподалеку, слышишь? А вон проходит обряд по принятию в Тайный Орден. Я в нем состою. Друид-краб. Дай коротко поясню, что в Метаборее, дружок, нет условностей, ты усек? Можешь быть кем угодно, можешь видеть любое, хочешь, воспитывай Дух. Познакомься с существами поближе, но пойми, что они, как и ты, не тут. Мы в абстрактном местечке, дружище, не задавай вопросов за так. Поймешь все без пояснений. В Метаборее ты не дурак. Тем не менее, признаюсь, за поступок свой я каюсь. Но назад пути мне ныне не пройти, растворюсь в глубине Междумирья ассорти. Говорят, где-то на этом плато есть дверь, ведущая далеко. Настолько далеко, насколько возможно. Иными словами, надо вести себя осторожно». Речь произнесенная крабом, на распевный мотив, вызвала эмоциональных и физических сил прилив. Долго еще, может сутки, а может быть год или два, любовался природой и театром Форм, забывая слова.
Изумрудные плоды яблонь гроздьями свисающие на уровне глаз, буквально материализованы с узоров дорогих ваз. Мясистые листья с прожилками наблюдаемые сейчас, сменяются хитросплетениями цветов через час. Двухглавые насекомые, звери ходящие лишь анфас, на всех красуется сложный геометрический окрас. Спектральный паттерн цветов, заполняет пространство как газ, динамическое освещение для каждой из биомасс. Кристаллические наваждения искажающие части пейзажа, усиливались со временем, обозначая прибытия стража.
Наместником этого яруса, явилась Форма. «Эта одна из сущностей мироздания» краб молвил. Многоликость прекрасной фигуры, визуально являющей все, посоветовала продолжить путь, если мои планы еще не все. Царство формы — есть искусство и его проявлений тут буйство. Декоративные искажения волн, рунами исписанный гудрон, инсталляции из табака, классических пейзажей основы, невесомая река.
Все глубже спускался со своим спутником в хитросплетения Метабореи. В пышных ветвях все сложнее видеть, ощутимо темнеет. В этих краях властна сущность Содержания, но не представляю что бы это значило, пока все ровно. Очертания объектов подтаивают, становится холодно. Клубки дыма появляются там и тут, принимая формы треугольников, квадратов, диковинных дуг. От смога не затрудняется дыхание, но зрение уступает слуху. В этот момент, потерявшись в направлениях, слышу хриплую лягуху. «Путник и его товарищ-краб, вы забрели в мой жабий штаб. Говорю я — Да, не видались никогда. Коли ты в этих местах, разыскать решил Макгаффин, должен сразу понимать, результат будет не ясен. Тот предмет иль существо.. Разнообразное такое. Как для каждого лицо в зеркале видеть постоянно чужое. Все вращается, друзья, вокруг Тайны, осмея сформированный уклад будешь Ордену ты рад. Орден тот над Тайной бдит, с сущностями говорит, формируя сталактит Знания и говорит о несбыточных линиях судеб, о прогрессе в культуре и будет трактовать без объяснения причин кто какой во вселенной занимает чин. Мировозрение таинства и не называемых элементов объединяется в каждом собрате, открывая для постижения упомянутые Знания». Тезисное изложение не способствовало пониманию слов жабы Да. Но кожей ощутил, это не ерунда. Тайный Орден, упоминаемый крабом-лингвистом представлялся в моем представлении достаточно чистым. Своеобразным философским течением, снимающим разума ограничения. Однако, в голове образ Макгаффина начертал ближайшему времени эпитафию. Отыскал Да за кустом, затянулся ее табачным листом.
Джунгли балдахином расступились перед скалистой местностью, справа и слева кончавшейся вечностью, неуклонно устремленной ввысь, там где вонзается в добычу горная рысь. В изношенных башмачках, с дружком на плече, отправился прямо, навстречу горе. Несколько суток скитался в чудном биоме, от усталости чуть не отдаваясь коме. «Видишь там на горе камень, похожий на перст, под ним живет Синоптиц, Птица с десятком лиц. Коли нам по пути, а нам по пути, надлежало бы к мудрой особе зайти».
Говорящий хитиновый друг не подрывал мое доверия с первой встречи, открыв второе дыхание карабкался, прерываясь на речи интеллектуальной направленности, ведь, движение движением, но не все же песни петь. В пещере под обозначенным пальцем Синоптиц был действительно многолик. Посмотрев на меня шестью глазами издал приветственный крик. «Далеко забрели, господа. Вы вглубь плато? Вот уж да. Перед тем как продолжите путь, не мешает в концепциях копнуть. Этот мир, как и прочие, подчиняется сущностям трем. Форма заведует красотой и искусством, Содержание здравым умом. Духу надлежит все абстрактное, что думает существо. Воспитание сущностей — Путь, проходимый с трудом. Лишь воспитывая качества, свойственные им, становишься во всех мирах ты ментально непобедим». Не уверен, что понял дословно Синоптица слова, но с Формой встречался, правда не помню когда. Изобразительные изыски и образы воспринимаемые взглядом, стали в воспитании этой сущности необходимым трактатом. С Содержанием тоже все ясно — работа и труд, прогресс и богатство. По поводу Духа я сомневался. А раз есть сомнения, можно остаться. Компания подобралась неплохая, краб передохнет, птица поболтает. Расспросил Синоптица бывалого, что увидеть во чтобы не стало то, я бы хотел.. Ну желательно все. Птиц подсел мне на плечо. «Увидеть все сразу — есть осознание глобального частиц скитания. Признания смерти не как конца. Видение каждой связи гонца. Пустынный шакал, по имени Ра, ведет в Междумирье — то как бы дыра, связи организующая бесконечно переплетенные, открывающая общие Пути мудреные. Тем не менее помните, господа. Путь трех сущностей — хоть куда. Ежели поддержать надлежащий баланс и откинуть суеты тлен, не попасть Разобравшемуся в неувязок плен».
Уход из гнезда случился поздней, не ранее чем через дюжину дней. Готовый найти Макгаффин осознал, что загрузился парой идей, сопряженных со всем увиденным ранее, связанных с мирозданием. Дорожная карта вела в пустыню, где мне повстречать следовало одинокого шакала Рю. Долгое время иду и смотрю..
Подходили к концу скитания физические, в привычном обличие, ведь, шакал рассказать должен был, как в круговорот Междомирья влезть. Пустыня, раскинувшаяся за горой, была, предсказуемо, сухой. Я пил измельченный песок, размышляя есть ли в крабах сок. Вцепиться иссохшими пальцами в своего друга мне не пришлось, однако осадок о задуманном из памяти выбросить так и не смог. Шакал, или больше койот, пока я спал под закатным небом плеснул мне водички в рот. Да не просто воды студеной, ручейковой, а воды с содержанием рисковым. Провел лапой по моему дрожащему лицу, пеплом начертив линию от подбородка ко лбу. Говорил про важность полоски, но мозг подвергся заморозке..
Проворачиваясь головой туда-назад, смотрел на множество мириад бесконечных миров и галактик, видя прошлое и будущее, время закрутил как бантик. Лишь угол обзора сменялся, новый путь предо мной открывался. Ощущение тела пропало, и астральным попахивать стало. Мебиуса ленты существовали в пространствах кривых, бритвы Оккама разбивались о них. Скитаний арабских становлюсь адептом, индейских историй узнаю секреты, таинства Ордена познаю, севера ветер ощупываю. Вижу все, что могло статься, если бы пошел по пути счастья. Нахожу объяснения всему. Удивляюсь в том, что уму необходимы были изыски и лишения, не имеющие к действительности отношения.
Феодальной Японии рассвет, стрелы убавили свет, в броне и сандалях фигуры, за дом Такэды воюют. Израненный ронин присел на колено, «Банзай» заменил боевую сирену, театр действий явил картину художественную и каноническую, увиденную мной на гобелене в мальчишестве, когда еще просто было решить, чем надо заняться, чего подучить. Сомнений гордо реющий стяг ныне меня отделяет от безупречных вояк. Пропасть от детства до текущего дня — портал, по которому следуя, амбиций остатки в себе хороня, принимал реальность блея, погодите-ка.. Где я? Как повернулась линия судьбы, где мой друг краб? Пора вставать с тахты ностальгических и сентиментальных раздумий, своего прошлого никто не раб, прошлое настоящее не сворует.
Но в разуме стойкий настрой возобладал. О чем же еще он не вспоминал? О романтических отношениях, пролетаемых перед глазами? Или о Японии, навеянной гобеленом и узорчатыми коврами, чередующимися вокруг меня, Рю заманил в ловушку, разум пленя.
Вспомнив про рыбку Вантуза, скоропостижно отдавшей жизнь в раковине, первых учителей, школьных годов метель и о первом купленном кактусе, а в особенности, про Метаборею — сказочный край, родину неестественности, посмотрел на слова сказанные Рю, в памяти, непосредственно: «Линия что на твоем лице, говорит Междумирью принять, грязное до кожи от лет тело, глобальному подвергнувшись делу. Коль скоро найдешь все то, что искал, ладошкой веди по лицу, мол устал, стирая пепельный налет. Лоб, нос, губы и пот».
Метаморфозы претерпевший разум понимать те слова согласился не сразу. Покуда магический на лице моем прах, испытываю хтонически и необъяснимый страх. Не знаю теперь, что в итоге искал, сменить поспешил Междумирья портал, на менее запутанное место. Ладонь касается лба кожи, похожей на тесто.
Рука замирает, дойдя до переносицы. Голоса изнутри до ушей доносятся, подкрепляемые образами оттуда же, непривычно их видеть материализующимися, не на своем пятом этаже. А чего мы добились в целом? Не попали в заголовки газет, не победили большую химеру, не изменили прогнивший ЖЭК. Вроде стараниям место было, старались делать дело красиво, переживали когда жмут на курки, машине прогресса помогали идти. Но эссенция сотворенного — гомеопатическая субстанция. Только что познал вечность, в ней нет места человеческим танцам.
Как упоминал Синоптиц, обладающий множеством лиц, путей бесконечно много, как правильных, так и правильных эталонно. Однако их все различает один момент. Наличие незримого Духа и разумность ваших утех. Потому сокрушаться напрасно, о придуманном неизвестно кем правилом и пресмыкаться под тяжелым взглядом чужим. Осознанность и открытость разума для разнообразия намерений, станет гибким и надежным выбором из всех мировоззрений. Осознав это четко и ясно, навсегда в душе закрепив, рука скользнула дальше, отправляя в ярус, что до боли красив.
Транс метро. Смолистые пальчики на свежих сучьях. Зельмифисте нет до нас дело, как и другим сокрытым в тенях. Угадай существо, которое загадал. Холодный кофе. Классический аврал. Кручением волшебных шаров ранее пренебрегал. Мягкость кровати. Ореховый звон. Длинные линии. На экране вагон. Равенство с животными. Нагорный пирок. Каким же маленьким кажется наш материальный мирок.
Прошло наверно десять тысяч лет, и с подбородка вот-вот слетела рука. Вспышка! Тело мое обнимало теплая река. Да, вернувшись назад, первое время был даже рад. В дальнейшем пришло осознание, что ситуация хороша и для страдания. Поскольку частичка, одна из немногих, моего уцелевшего разума, управляться стала космическими фазами. Ныне дома Сатурна и Плутона каждый ход отражался в моей жизни. Вот так вот!
Изменению переданный и увидевший все, доживаю то, что осталось, улучшая себя, а теперь и..